Пир потаенный [ Пир потаенный. Повелитель деревьев] - Филип Фармер

— Да, я знаю, — согласился Риверс. — У меня самого глаза на лоб полезли. Я однажды видел эту штуку у Дока, один только раз, и, должен тебе сказать, это единственный человек среди черных и белых, насколько я знаю, у кого такой же толстый конец, как у этого англичанина. По правде говоря, я бы поклялся, что у дикаря он еще толще и длиннее.

— Ты видел член Дока? — переспросил Симмонс. — Надо же! И когда это?

— Это связано… ну, помнишь, приключение с царем… — зашелся Риверс. — Ты должен помнить. Док и я, мы были вынуждены долго прятаться, а писать-то хочется… я тебе клянусь, у меня тогда от удивления глаза чуть на лоб не вылезли.

Симмонс с беспокойством поглядел вокруг.

— Быть может, нам не стоит об этом говорить. Док мог бы…

— Да ладно тебе. Уж не думаешь ли ты, что он этого не слышал уже миллион раз? Он отлично знает, насколько мы все любопытны. Лично я думаю, что он давно уже потихоньку подслушивает все, о чем мы говорим. И ни разу за это время не подал виду. Не мне тебе говорить, что при нем всегда стараешься держать рот на замке. И потом, он самый невозмутимый тип из всех, кого я только знаю. Ни за что на свете Док не признал бы, что в том, что говорят о нем, что-то может его задеть. Может быть, ему действительно все равно. Он знает, что он супермен из суперменов!

— После того, что я увидел сегодня, — сказал Симмонс, — я в этом уже не так уверен. Я никогда не видел ничего подобного! Но теперь я начинаю понимать, почему Доку втемяшилась в голову эта мысль, померяться силами с этим дикарем. Он хочет потереться о кого-то, кто способен наделать ему хлопот.

Старичок, будто не слыша того, что только что сказал Симмонс, продолжал развивать свою мысль.

— Ты знаешь, я привык изгонять все подобные мысли из головы, или говорил себе, что личная жизнь Дока, это его личная жизнь, и нечего туда соваться. Но на моей памяти он еще никогда не лгал нам. Он всегда повторял, что жизнь, которую он ведет, слишком опасна, что ему много чего еще предстоит сделать, чтобы он мог позволить себе такую роскошь, как женитьба. Это, мол, сделало бы его слишком уязвимым. Ладно, с этой стороны все понятно. Но в своих высказываниях он доходил до того, что утверждал, будто не хочет, чтобы какая-нибудь женщина смогла полюбить его. Если бы это произошло, он всю жизнь считал бы себя виноватым за то, что она напрасно потратила на него свои годы. Это тоже можно понять. Но вот когда он говорил, что ему нечего делать с женщинами, абсолютно нечего, тебе это не кажется немного странным, а? Ни трахнуться, ни поцеловаться, совсем ничего, черт меня побери!

— Ба! — воскликнул Симмонс, — у него оставалась возможность стать поклонником бога Онана. Хотя это не в его духе. Но я всегда думал, что, в конце концов, не так уж он совершенен, как хочет казаться. Видишь ли, я просто убежден, что это цена его физического и умственного совершенства, я имею в виду то, что у него не стоит. Клянусь богом! Должна же быть какая-то компенсация за это превосходств)!

— Без шуток! — сказал Риверс. — С чего это ты взял, ты бледное подобие философствующего орангутанга?

— Ты меня достал. Как-нибудь, когда ты еще раз заикнешься о моем обезьяньем сходстве, я вобью эти слова в твою сраную ободранную жопу.

— И не рассчитывай даже, — усмехнулся Риверс, — там может проскочить лишь срань и то самого высокого качества…

Они продолжали болтать, но я не всегда видел их губы за клубами сигарно-сигаретного дыма.

— Ты знаешь, Док и… будто два брата… цвет… черные волосы, серые глаза и матовый оттенок кожи, но у Дока…

Их разговор продолжался и дальше, но с этого момента он превратился для меня в простую болтовню, не давая особой информации. У меня сложилось впечатление, что оба старика хорошо знают друг друга с давних лет. Им многое пришлось пережить вместе, и, судя по всему, они были весьма привязаны друг к другу. Так что их оскорбления и подначки не несли в себе ничего угрожающего или обидного для обоих. Просто это была манера выражаться. Вынужденный слушать (вернее — читать) их дальше, я понял, что они приехали в Африку, чтобы выдержать здесь их Последний Бой. Когда-то еще трое человек участвовали в их общей работе и делили с ними все опасности. Но в данный момент они все уже умерли. Оба старца знали, что они тоже долго не протянут, но все-таки настоял на том, чтобы Калибан взял их с собой в Африку.

И вот теперь они кусали себе локти. А если говорить точнее, то они были очень обеспокоены. С их Добрым Доком творилось что-то непонятное. Оказывается, он хотел прогнать меня из знакомой мне местности, а затем убить. Причем без оружия, в схватке голыми руками. Это совершенно не было похоже на прежнего Дока. Раньше он был принципиально против убийства. И не убивал сам, кроме тех случаев, когда его к этому принуждали. Он всегда был сторонником мнения, что любой человек, даже самый опасный преступник, должен иметь шанс на спасение.

Что-то заставило его поменять эту точку зрения, и они знали что это, но не говорили прямо, довольствуясь туманными намеками.

Док Калибан сказал им, что я очень вредный человек и что нужно сделать так, чтобы я не мог больше никому причинить зла. Но они не были убеждены его заявлением. То, что они успели за это время узнать обо мне, как-то не вязалось с тем образом монстра, который им описал Док. До того момента, в течение всей своей жизни они безоговорочно верили Доку; они видели в нем оракула, источник знаний и всегда считали борцом со Злом.

Они поспорили по поводу знаков Зодиака, и по ходу дела я узнал, что Док родился в 1903 году. Значит, сейчас ему было шестьдесят пять, хотя выглядел он лишь на тридцать.

Тут я снова напрягся. Они были не в претензии на него за то, что он не поделился с ними секретом вечной молодости. Как я понял, он предлагал им его, но они отказались. Тут я было не поверил своим ушам (то есть глазам). Сначала я подумал, что, должно быть, неправильно понял их. Конечно, могло быть и так, что он предложил им эликсир, когда им стукнуло пятьдесят или более лет. В таком случае эликсир мог только несколько притормозить процесс старения, и, скажем, в девяносто лет они выглядели бы лет на семьдесят. Быть может, цена риска им показалась слишком высокой ради столь незначительного удлинения их жизни. Прожить на двадцать — тридцать лет дольше, это не так уж много.

Но когда человеку предлагают прожить минимум тридцать тысяч лет, любая цена покажется смехотворной.

Я не раз любил это себе повторять.

Однако, слушая их, я был вынужден задуматься над мыслью, которая никогда не нравилась мне и которой я сознательно старался избегать. Могло ли статься, что, став богом, я потерял большую часть того, что называется ЧЕЛОВЕЧНОСТЬЮ?

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});